- Чёртовы русалки, - ругалась про себя Лили Эванс, каждый день созерцая довольное лицо Джеймса Поттера. Спокойно созерцая, надо сказать - ураган эмоций, который поднимался в душе рыжеволосой ведьмы, не поддавался никакому описанию, ни литературному, ни псевдолитературному, и тем труднее было контролировать себя, сохраняя на лице олимпийски спокойное выражение и еле-еле удерживаясь от матерных экзерсисов в английском языке. На самом деле, Лили дико хотелось избить Поттера так, чтобы он ещё неделю встать не мог и больничного крыла не покидал, но в глубине души она признавалась себе, что что-то тут нечисто, да и как бы ей вот не влюбиться в этого Поттера на всякий случай, потому что она слишком уж часто ругала его и грозилась посадить за строчки. Впрочем, нельзя не отметить прогресс, сделанный этим оленем педальным, как думала Эванс про себя - он уже стал гораздо спокойнее, да и на Северуса не кидается, на прохожих не бросается. Сплошная тишь да гладь, которая, того и гляди, бабахнет конфетти. Да с яблоко размерищем!
В момент жизнеописания мисс Эванс забила на образ правильной девочки, найдя замечательное средство от Поттера. Или всё-таки от себя? В любом случае, цели, которые преследовала Лили, украв с кухни у эльфов целое ведро кислого молока, оставались неясными; то ли ей хотелось унизить Джеймса, чтобы в её глазах он прекратил обладать ореолом плохиша, на которого тянет всех хороших девочек, то ли ей самой захотелось стать плохишом, на которого падки хорошие мальчики, чтобы уже решить свою проблему с мужским вниманием в Хогвартсе. Она грустно вздыхала и заключала постоянные сделки с совестью, которые не сулили ничего хорошего - совесть всей своей челюстью грызла Лили за то, что она наконец-то решилась отомстить за все те годы унижений, которые терпела от Джеймса Поттера. Он ничего не делал - и имела "П". Она делала всё - и "П" имело её.
В гриффиндорской гостиной в половине третьего ночи было тихо, как в гробу без музыки; камин догорел, и освещение было более, чем скудное. Лили недовольно взмахнула волшебной палочкой, чтобы помочь огню хотя бы не дать себе растянуться впотьмах - и через пять минут общая комната львят превратилась снова в нечто удобоваримое. Дыша так тихо, как не удавалось Штирлицу, переползавшему Александерплатц, чтобы не привлекать внимания, Лили приступила к сооружению карательного механизма, который должен быть застать врасплох всех. Над входом в спальни мальчиков Лили прицепила ведро, усиленно заговаривая его так, чтобы свалилось оно именно на голову Джеймса Поттера.
Полное ведро. Полное кислого молока с маслом ведро, украденное с кухни у домовиков; они, возможно, сделали бы из него коттэдж-чизкейк, или тесто, или блины, но Лили нашла другое, более оптимальное применение перебродившему молоку. Голова Джеймса Поттера, пустая и глупая голова, которая уже несколько месяцев не давала покоя первой девице на деревне, должна была стать агнцем на алтаре науки - Лили потратила три недели на выработку специального заговора, который бы обрушил на него весь гнев рыжеволосой старосты, правильной до скрежета в зубах и зуда в левой пятке. С Лили договориться было невозможно - она не шла на переговоры с демонами, эксгибиционистами, террористами, экстремистами, нарушителями ПДД и проштрафившимися идиотами. Прощать Лили умела плохо, делала это редко, неохотно и безо всякого намёка на то, что завтра она не отменит выданную индульгенцию.
Шаги заставили Лили вынырнуть из процесса заговаривания ведра, парившего в воздухе - она дернулась, чуть не став жертвой собственной агрессии. - Ну кто это ещё, ну, кого несёт нелёгкая? Какие русалки заставляют не спать в три часа ночи, прости Господи?